Про командировки

Итак, с 5-го августа 1958 года я оказалась в научном отделе, которым руководил свежеиспечённый капитан (хотя должность начальника отдела тогда соответствовала воинскому званию не ниже подполковника) Виктор Тихонович Долгов. Мною было отмечено, что он малого роста, мешковат, ходит боком, очень невыразительной внешности, никогда не смотрит прямо, а как бы шарит взглядом где-то внизу, не поднимая глаз. А услышав, как он напутствует подчинённого: - Ну, ты ехай, ехай… - я не знала, что и думать. Перед нашим приездом, на волне космических программ, лаборатория Долгова превратилась в отдел. Сюда и направили наших ребят, почти все они стали заниматься телеметрией. Только Вася Лукьященко попал в эксплуатационное управление да Вову Подкидыша заслали на подсобный завод, который делал кое-что для института. Я же очутилась в лаборатории систем единого времени высокой точности (СЕВ ВТ) и обнаружила, что начальник её – тот самый майор, который сманил меня в Болшево, Евгений Владимирович Яковлев. У него на ястребином носу всегда сидели золотые очки, а на губах играла приветливо-ироническая улыбка. – А-а, одесситка! – приветствовал он меня при первой встрече. Впрочем, своих начальников мы видели редко: время было горячее, готовились ответственные пуски, и наше начальство непрестанно что-то докладывало более высокому начальству или участвовало в полигонных испытаниях.
Хоть наше подразделение и называлось лабораторией, но всё оборудование состояло из десятка обшарпанных письменных столов, стульев, за которые всегда цеплялись мои чулки, и двух канцелярских шкафов, в которых валялись растрёпанные бланки предписаний, «синьки» допотопных отчётов каких-то смежников и антикварный морской хронометр в футляре красного дерева с бархатной подкладкой. Главным инструментом в нашем деле были авторучка и фибровый чемодан для хранения секретных документов и рабочей тетради. Каждый сотрудник получал его из «чемоданной» утром и сдавал вечером. Этот чемодан сопровождал меня все годы работы в НИИ-4 как некий дополнительный член моего тела и оставил немало тягостных воспоминаний. До сих пор перед глазами встают вереницы офицеров и гражданских, влачащих эти чемоданы, зрелище странное, одновременно и фантасмагорическое, и комическое.
Какой-то ленинградский «ящик» сделал для наших кварцевых хранителей времени усилительную стойку, надо было поучаствовать в её приёмке в качестве разработчика технического задания, то есть присутствовать при длительных прогонах аппаратуры. Евгений Владимирович рассудил, что лучший способ для молодого специалиста войти в курс дела – это повариться на приёмке аппаратуры, и велел мне готовить командировочные документы в Ленинград. Основным же представителем он назначил капитана Марлена Шатило, которого сотрудники звали Мариком. Этот Марик ходил в сапогах и галифе, у него был крупный нос, плотный корпус и море обаяния. Я буквально смотрела ему в рот, ловя его шутки и песенки, которые он иногда мурлыкал, разглядывая какую-нибудь схему или расхаживая от стола к столу. Одна песенка мне почему-то особенно понравилась:
Пишет деду внучек:
«Милый дед Федот!
Присылай посылку
Мне под Новый год!
Пирогов не надо:
Сало, водку шли.»
- Три нули, старуха,
Тридцать три нули!
Однажды я пропела где-то эту песенку и была смущена, когда один связист растолковал мне, что у связистов-морзянщиков число 88 в конце радиограммы означает "целую", а 000 – ругательство. В институте связи нас этому не учили…
Неудивительно, что перспектива поездки в Ленинград да ещё с таким весёлым компаньоном очень обрадовала меня. Документы поспели к сроку, но Марика в канун отъезда услали в местную командировку. Я заволновалась и, узнав, где живёт Шатило, после работы зашла к нему домой, чтобы договориться о билетах, узнать о гостинице и вообще… Марика дома тоже не было, меня встретила его жена Ляля с младенцем на руках. Я поделилась с ней своей радостью и своей озабоченностью: нужно ли заранее покупать билеты на поезд и брать ли с собой платье для театра, в Ленинграде ведь такие замечательные театры! Марика я не дождалась и безмятежно простилась с Лялей.
Утром другого дня ко мне подходит Марик и, сдерживая бешенство, вполголоса говорит: - Маргарита, что ты там наговорила Ляле? В какие-такие театры я с тобой собирался ходить?! Всё, я никуда не еду! – и ушёл. Я оторопело смотрела ему вслед, туго соображая, что же я говорила Ляле. Вот уж, действительно, моя наивность граничила с глупостью… Три нули, старуха, тридцать три нули!
Не знаю, какие объяснения представил капитан Шатило майору Яковлеву, но в командировку со мной поехал другой капитан – Валерий Павлович Пискунов, который был гораздо старше. Марина, жена Валерия Павловича, работала в бухгалтерии и встретив меня, всячески обласкала, наговорила комплиментов и обещала, что Валерий Павлович, ко-ренной петербуржец, покажет мне Ленинград. С ним мы таки пошли на спектакль Большого драматического театра «Ещё раз про любовь» с Дорониной, Басилашвили и Волковым, после чего любимым выражением Валерия Павловича стало меланхолическое «Когда кони сытые, они бьют копытами…»
Жила я в пошлой роскоши в гостинице «Московская» напротив вокзала, дивясь кровати из тёмного дерева, портьерам, покрывалам и накидкам на подушках из тяжёлого темнозелёного шёлка. Нашу аппаратуру включали на многосуточный прогон, светились красные и зелёные огоньки на передних панелях, от приборов шло приятное тепло, было уютно и хотелось спать. Иногда Валерий Павлович и военпред спорили о каких-то позициях в ТЗ, о терминологии, оставляя меня безмолвным слушателем. Я пыталась следить за их пальцами, которыми они водили по тёмным «синькам», но лишь иногда с радостью узнавала знакомые очертания усилительного каскада на лампах, а потом опять сбивалась с пути на бесчисленных разъёмах с бесчисленными штырьками.
В тот первый год работы я ещё несколько раз бывала в командировках в Ленинграде то с Валерием Павловичем, то с капитаном Володей Дёминовым, то со старшим лейтенантом Толей Анохиным, научилась «пробивать» гостиницы, стала постоянной посетительницей молочного кафе на Невском с его замечательно вкусными сосисками, брызгающими горячим душистым соком, и с простоквашей в баночках. А Марика Шатило посылали всё больше в Капустин Яр и на Камчатку.